Дорогие экскурсанты, прошу сейчас всех вас «оборотиться» кругом. Постепенно мы вместе подобрались к собственно теме нашего променада.

 Тьма, свалившаяся с пучины небес, накрыла едва просвечивающий из-за туч ставший невидимым кампус. Пропал студенческий город, «как будто и не существовал на свете». Иван тревожно посмотрел на юго-запад и досадливо произнес: «Не очень нам повезло с климатом, но, надеюсь, храм научный не исчезнет». И тут, словно симпатизируя пытливым, прорывая морось и «свинец», над омутом блеснул пронзительный звездноконечный шпиль, указывавший легендарный путь для путников и знаний. 

Вы это видели? Вот она — самая высокая, самая широкая, самая величественная, богатая на всевозможные рекорды и самая дорогая. Нет, не Волга-река… а знаменитая высотка Москвы. Все эти слова о главном корпусе Московского госуниверситета на Ленинских горах, позвольте мне это, я буду называть сегодня их так, потому что рассказ пойдет о строительстве прославленного дома именно в районе с этим названием, которое он носит и до сегодняшнего дня.

Допускаю, что с утверждением о величественности кто-то может со мной поспорить, но сам я, будучи здешним выпускником, в этом всеконечно убежден. И в рамках сегодняшнего похода по эпохальным холмам, я хочу преподнести вам здание МГУ во всем его великолепии ровно таким, каким знаю и восхищаюсь им сам.

 Итак, «начнем, пожалуй».

 Схема «суверенного» расположения первостепенных университетов исторически сложилась еще в средние века — культу традиции служило имевшееся понимание избранности ученого труда и ценности образовательного артефакта. Так была открыта согласная пространственная форма, избавляющая профессуру и слушателя от мирских забот и наваждений, могущих отвлечь от занятий и наук.
Академическим примером такой матрицы стали английские вузы Оксфорда и Кембриджа, вписанные в сельский антураж, одушевлявший архитектурно-эстетический контекст возможности познания и роста посредством благоприятной строительно-ландшафтной среды.

«Деревенский» Кембридж.

Если «воскресить» российскую хронику alma mater, то можно узнать, что идея поселить МГУ по адресу Ленинские-Воробьевы горы рассматривалась ректоратом уже в конце XVIII века. Тогда на Красной площади в «начальном» здании Аптекарского приказа «случилось» тесно, и университет обратился к Екатерине II о милости выделить ему место для новой застройки. Земля в районе Воробьевых гор была дешевле, так как не нужно было выкупать участки и дома в центральной части Москвы. В своем письме на Высочайший титул ВУЗ напоминал: в Андреевском монастыре, что в Пленницах у Воробьевых круч, царский дьяк Феодор Ртищев впервые в России открыл «Учительское братство», где «обучали языкам славянскому и греческому, наукам словесным до риторики и философии» вызванные им киевские монахи — предтечи Императорского университета в Москве.

Однако в тот год установилось решение о строительстве учебного корпуса на Моховой. В этом красивейшем здании университет повстречал революцию и пережил Великую Отечественную войну.

Но еще в конце 1930-х разговор о возведении построек для размещения ученого учреждения стал приобретать конкретную мысль.
В 1935 году Совнарком и ЦК утвердили Генеральный план реконструкции Москвы, предвидевший «экспансию» МГУ. Лекционные были перегружены, с 1941 по 1948 годы в университете «наладилось» пять новых факультетов, а численность «курсантов» возросла почти вдвое до без малого 11000. Все корпуса предполагалось надстроить до четырех этажей. На это зазвучали предложения искать площадку в районе Ленинских гор, поскольку туда «намечалась» прокладка метро.
 13 января 1947-го в год восьмого столетия Первопрестольной подписано постановление о строительстве восьми «великих» домов. Московские высотки стали экспериментальной базой для многих впервые практикованных технологий, а также архитектурно-инженерной мечтой своих дней.

Стихотворцы, живописцы, музыканты воспевали столпы эпохи в своих «фабрикатах». Сегодня эти «пьесы» мы воспринимаем уже не как эстетические, но как исторические аттестаты времени, в которое они писались. Так композитор Юрий Милютин с поэтом Евгением Долматовским сложили песню под флагом «Ленинских гор». Имея возможность узнать историю ее рождения от «первых лиц», говорю, а кто-то меня, возможно, поправит…

Маэстро Юрий Милютин (у рояля) и Евгений Долматовский.

В далеком 1942-м на Ленинских горах, наспех заскочивший в Москву молодой военкор присутствовал при таинстве слияния двух сердец – одним владел солист Центрального ансамбля НКВД, вторым его юная жена, танцовщица того же коллектива. Дело было редкое, все они красноармейцы, в душе гвардейцы, почти партийцы, но желание приятеля-певца утвердить союз небесным браком было непоколебимо. Оспаривать чудное намерение военкор не стал, да и в свидетели по сути он попал случайно, все остальные были на фронтах. Да и не мог он знать тогда, что этот будущий премьер однажды прозвучит одним их лучших «репродукторов» его хитов. Первым из которых вышел шлягер «Золотился закат». Именно Иван Шмелев, ставший мастером кавалерийских «речей», после берлинских казаков исполнил новый конный хит о победном походе войск по востоку Европы.

«Золотился закат». Музыка Марка Фрадкина, текс Евгения Долматовского, поет Иван Шмелев.

 Золотился закат,
Шелестел листопад.
К Будапешту гвардейцы
Шли под гром канонад.
               (Евгений Долматовский)
 

Так было у Долматовского. Ваня исполнил ее с некоторым изменением слов, «подогнав» дивизию под Белград. На что ревниво настроенный поэт устроил ему разнос. «Ты хочешь, чтобы тебе поверили, что в ноябре в Будапеште «шелестел листопад»? Не знаю, как слушатели, много из них, кто сражался на той земле, и мы приезжали для них выступать, и деревья там стояли совсем как в парилке, разве только прикрывшись парой фиговых листков», — спасал репутацию автора певец. Вот с тех самых пор они пошли по песне вместе и, бывало, приходили петь на Ленинских горах тот самый «Закат» про «страну большую нашу, да про девушку Наташу, да про город краснозвездный, про тебя, Москва!»

Там на зеленых кручах, где Шмелевы снимали дачку, счастливые «креативщики» приятельствовали семьями. Долматовский приходил с Наташами: крохотной дочуркой и женой – фотокором Натальей Боде. Ваня непрерывно «притязал» поэта написать еще один гимн о Москве, о Ленинских горах — к тому времени «завзятый» атеист последовательно окрестил там своих двух малышей.
Коммунист Долматовский не приветствовал такие тайные действа, и Ваню поддразнивал так: «Ну что могу я придумать о местах «прекрасных метафизических»? Друзья, люблю я Ленинские горы! Там хорошо встречать рассвет вдвоем, видны кресты, часовни и соборы с крутых высот на много верст кругом…». Но ироничный сленг мешал ему творить, будущий супершлягер завяз. И тут: «Московский комитет партии собрал поэтов и композиторов. Разворачивается стройка большой Москвы. Архитекторы и строители показывают нам планы, чертежи, проекты, макеты. Еще нет ни Фрунзенской набережной, ни Юго-Запада… Но Москва — вся в дощатых заборах. И особенно много разговоров о высотных домах. Нас с композитором Юрием Милютиным просят написать песню о будущей Москве, о строящейся столице.
Большая задача всегда лишает покоя, порождает робость и неуверенность. Бесконечные споры и рассуждения не приближают нас с Юрием Милютиным к работе… Но к счастью, по заданию МК партии, мне приходится обследовать состояние культурно-воспитательной работы в общежитии строителей на Ленинских горах».
Там и возникли очертания «Ленинских гор», день их торжества наступил. Впервые прозвучав по радио голосом Ивана Шмелева, песня стала исполняться в концертах, а потом ушла в народ.

 Тут Ваня-гид прервал декламацию «панегирика» и проницательно взглянул на Дмитрия, повисшего на юном плечике своей сероглазой «попутчицы»: «Я пока все верно говорю, вы как мастера по шлягерам пятидесятых что-то еще добавите нам?»  — «Ну, если только самую малость по окончании рассказа с условием того, что, как нам подсказал Борис, это первый вариант песни, а был еще второй, и вы о нем еще поговорите!» — улыбнулась лукавыми искрами спутница. – «Думаю, что мне есть чуток добавить, чуть позже, как бонус», — призадумавшись, качнул головой Дмитрий. – «Отлично, тогда послушаем этот знаменитый суперхит», — ответствовал экскурсантам Иван.

«Ленинские горы». Музыка Юрия Милютина, текст Евгения Долматовского, исполняют хор и оркестр Всесоюзного радиокомитета под управлением Виктора Кнушевицкого, солист Иван Шмелев.

Когда взойдешь на Ленинские горы,
Захватит дух от гордой высоты.
Во всей красе предстанет нашим взорам
Великий город сбывшейся мечты.

      Вдали огни сияют золотые,
      Шумит над нами юная листва…
      Надежда мира, сердце всей России –
      Москва — столица, моя Москва!

Сейчас пустынны Ленинские горы,
Но флаги стройки вьются на ветру,
Здесь корпуса взойдут до неба скоро,
Сюда придут студенты поутру.
              (Евгений Долматовский)

 Это был 1949 год, и строки «сейчас пустынны Ленинские горы, но флаги стройки вьются на ветру» вполне обрисовали окружающий пейзаж. Под флаги стахановских бригад и песню Милютина-Долматовского-Шмелева рождался Московский государственный университет.

История возведения научного храма, ставшего на полвека «гербом» Москвы, полна неожиданных коллизий. Постановление Совета Министров от 13 января (1947 г.) предполагало поставить в центр излучины 32-этажное строение, где предлагалось разместить гостиницу и частное жилье. Проектирование здания возлагалось на Управление строительства Дворца Советов.

7 сентября 1947-го Златоглавая «торжествовала» эпическое полнолетие. Небывалые празднества шагали по площадям, ночной мегаполис украсился невиданным светом. На Манежном плацу звучал Краснознаменный ансамбль. На предполагаемых «анклавах» «засвидетельствовалась» закладка восьми высотных «замков».

Закладка 32-х этажного здания на Ленинских горах. В митинге принял участие архитектор Борис Иофан (справа). Закладная табличка высотного здания на Ленинских горах, 1947 г.

Автор «замысла» на Ленинских горах Борис Иофан рассказывал в печати, на лекциях и по радио о понимании решения задачи, представлял опыт, добытый на разработках Дворца Советов, и знания зодчества, нажитые во время поездок в США: «В первый период строительства небоскребов американские архитекторы проектировали их то в виде ряда дворцов итальянского Возрождения, поставленных друг на друга, то в виде огромных массивов зданий, завершенных портиками в бездушном ложноклассическом духе… В последующий период американские архитекторы строили многоэтажные универмаги в виде готических храмов, причем не без сарказма называли их «коммерческими соборами» …  Советские архитекторы не пойдут по этому пути. У них есть, чем руководствоваться в поисках характера архитектуры многоэтажных зданий».

Эта мысль позволяет видеть, что в конце сороковых для Иофана высотный образ был необратимо связан с «лицом» Дворца Советов, над прожектом которого он проработал около 15 лет. Этим объясняется и то, что эскизы здания на Ленинских горах напоминают в отдалении и сам Дворец.

Впервые эскиз появился «в сети» в июне 1949-го в издании «Архитектура и строительство». Из всех проектов высотных домов существовал один демонстративный, заготовки которого афишировались и публично обсуждались. И это был научный храм на Ленинских горах, работу над которым начал Иофан, а после его «отлучения» доделал Лев Руднев, спроектировавший позже восьмую сталинскую башню – Дворец культуры в Варшаве.

Варшавское послесловие.

Итак, новейшая история ГЗ возникла в июньский день 1947-го, когда Отцу народов был нанесен визит начальником комиссии по Сталинским «наградам» Александром Несмеяновым. Возглавлявший химфак академик и прежде держал речь о создании насущного «убежища» для факультета. Теперь же слово было о центральной «Мекке» для всей университетской страны.

Послевоенный 1947-й случился тяжелым, и Сталин одарил вниманием ученых только к его к концу. Вспоминал членкор Юрий Жданов, сын видного общественного деятеля, встречавшийся с вождем 10-го октября и ноября: «Сталин коснулся судьбы отечественных университетов. Вот основное содержание его слов:
— Сейчас у нас слишком много университетов. Следует не насаждать новые, а улучшать существующие. Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы.
— О Московском университете. Не сильное там руководство… Быть может, стоит разделить Московский университет на два… Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах…
— Мало у нас в руководстве беспокойных… Нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации».

Так или иначе, университетским ректором был определен декан химического факультета академик АН Александр Несмеянов: «Я, как только стал ректором, сразу же завел разговор о строительстве на этот раз уже… всего МГУ. Ю.А. Жданов, сказал, что он разузнает, как обстоят дела, и даст мне сигнал в нужный момент. Этот момент наступил скоро. Юрий Андреевич сказал мне, что принято решение о строительстве в Москве нескольких высотных зданий и что следует просить одно из таких зданий для нужд МГУ. Тут же стали писать письмо Сталину».

Юрий Жданов делился о том, что случилось после подготовки месседжа: «О судьбе записки мы не знали ничего, пока нас где-то через месяц не пригласили в Моссовет… Нас рассматривали с настороженным любопытством, а потом спросили:
— Вот вы тут пишете об университете в 10 этажей. А известно ли вам, какое лифтовое хозяйство потребуется для переброски тысяч людей в течение перерыва между занятиями? Учебное заведение не может быть выше четырех этажей, чтобы масса людей обходилась без лифтов.
Мы с Александром Николаевичем съежились. А дальше последовало приглашение: «Поедем выбирать участок для нового университета». Ехать пришлось долго. Промелькнула Калужская застава, кончились московские пригороды, замелькали рощи и деревни. Наконец, доехали: поселок Внуково. Нас пригласили выйти и сказали: «Вот здесь и построим университетский городок». Мы про себя подумали: «четырехэтажный».

Жданов с Несмеяновым просили дозволения строительства на Ленинских горах. Готовя записку на имя Иосифа Виссарионовича, они уже знали, что предложение о размещении высотки в Воробьево исходит от самого «отца». Однако его идея Моссовету оставалась неизвестной. Там подготовили другие мысли, в которых все сводилось к тому, что огромный ВУЗ не следует располагать по вертикали. 

Рассказывает Юрий Жданов: «Прошли недели и вдруг нас с Александром Николаевичем вызывают прямо на заседание Политбюро. Сталин начал прямо:
— Здесь были представлены предложения о строительстве нового комплекса зданий для Московского государственного университета. Что запроектировано у нас на Воробьевых горах?
— Комплекс высотных жилых зданий.
— Возведем этот комплекс для Московского университета. И не в 10-12, а в 20 этажей. Строить поручим Комаровскому.
Итогом совещания вышел указ № 803 от 15 марта 1948-го, который предписывал построить в течение 1948-1952 гг. для МГУ основной корпус на Ленинских горах высотой в центральной части не менее 20-ти этажей, вместо гостиницы, предусмотренной к строительству от 13 января 1947-го. Работы возлагались на Управление строительства Дворца Советов (персонально на тт. Прокофьева и Иофана). Мосгорисполком обязался в двухнедельный срок оформить участок в центре излучины реки площадью 100 га.  Здание должно быть расположено по центру излучины прямо от Воробьевского шоссе в направлении к юго-западу. Ширина участка по шоссе 600 метров, ширина застраиваемой части — 450. Отдельным пунктом определялось насаждение лесного массива.
17 марта на общем собрании профессоров, преподавателей и слушателей МГУ академик Несмеянов огласил решение Совмина СССР. К подъезду клуба на Моховой стекался легион студентов и доцентов, лаборантов и «армариусов» – люди прорывались на легендарный митинг, передавая друг другу, что на нем объявят чрезвычайное и важное сообщение.
Со сцены взволнованно ораторствовал ректор:
– Товарищи мои! День 15 марта 1948 года войдет в историю Московского университета как начало нового этапа его существования… правительством принято постановление: «Построить в течение 1948-1952 гг. для Московского государственного университета новое здание на Ленинских горах на 23 общих лекционных аудитории… 125 групповых аудиторий… 350 учебных лабораторий… 350 научных лабораторий… специализированных лабораторий общей площадью 11 000 кв. метров, жилые помещения для 5 250 студентов и 750 аспирантов, чтобы каждый из них был обеспечен отдельной комнатой с удобствами… квартиры для профессорско-преподавательского состава…».

Речь Несмеянова накрыл каскад аплодисментов. Молодежь, охваченная счастьем, не щадила кистей. Но как только шквал утих, к аудитории вышел «Гендальф белый» в конфедератке на седых волосах. Профессор Николай Дмитриевич Зелинский, занимавший кафедру с 1893-го, медленно и трепетно сказал:
– В годы моей молодости был у нас обычай праздновать Татьянин день, день основания Московского университета Ломоносовым. … Московский университет переживает сегодня второе рождение, и я думаю, что день 15 марта станет праздником для будущих поколений. А у меня одно желание: я мечтаю встретить вас на ступенях нового здания на Ленинских горах в день его открытия, чтобы пожелать вам дальнейших удач при тех новых возможностях, которые перед вами раскрываются.
Доктор Зелинский не дожил до «инаугурации» месяц, покинув мир на 93-м году 31 июля 1953-го.

Основные хлопоты по выполнению правительственного указа легло на Управление строительства Дворца. Необходимо принять к понимаю факт, что Иофан стал планировать высотное гостинично-жилое здание до того, как в нем было решено поместить университет. Перед зодчим встала трудная задача – ему достался тяжелейший в градостроительном формате район. Сложность нарастала с тем, что здания МГУ и ДС следовало увязать между собой. Сталин знал, насколько «обострится» процесс, насколько увеличится объем и требования к темпам работ. Если вспомнить его раннюю фразу «…строить поручим Комаровскому…», то можно предположить, что в момент выхода постановления от 15 числа он уже наметил перестановку людей. Но факт остался фактом – Иофан получил техзадание на проектирование высотного здания МГУ.

Заслуженный строитель РСФСР Борис Иофан.

Несмеянов вспоминал, как познакомился с Иофаном и встречался с ним: «… Я бывал у него, пил очень вкусный кофе, за которым излагал ему мысли по поводу «высотного здания МГУ», как это официально называлось, а по сути дела университетского городка. Основная мысль заключалась в том, чтобы как можно больше кубатуры в городке отдать не высотным зданиям. Допустимо размещать в высотной части МГУ лишь парадные помещения, массовые аудитории, жилье и факультеты, где не производят работы с точной измерительной аппаратурой… У Иофана начало вырисовываться ориентировочное распределение объемов. Факультеты физики и химии размещались в отдельных зданиях. Это открывало доступ к высотному зданию, которое он предлагал сделать пятиглавым, в соответствии с традицией русского зодчества…»

Существует свидетельств того, что именно Иофан компоновал композицию, опираясь на якобы имевшую место просьбу вождя «сделать университет по возможности русским зданием».Владевший монументальным стилем, Борис Михайлович в эскизах определил идею замысла «храма», увенчав его пятью башнями по церковно-православному образцу. Прототипом генеральной части послужили несколько домов Нью-Йорка, виденных Иофаном во время творческой командировки в США.

Однако сходство с заокеанскими «тучерезами» архитектор ослабил, предусматривая размещение скульптурной группы наверху центрального объема.

Борис Иофан. Высотное здание на Ленинских горах. Вариант эскиза, 1947 г.

Становилось очевидно, что УСДС не справляется с огромными объемами, план девяти месяцев 1948 года был выполнен им лишь на 35%. Угроза срыва задания правительства стала причиной кадровых замен. Постановлением №2409 от 3 июля 1948-го Иофан освобожден от проектирования здания, разработка поручалась группе зодчих под консолидацией Льва Руднева на базе той же мастерской УСДС. Разместить «чертоги» Московского университета предписывалось в центре излучины реки на расстоянии 700 метров от существующего Рублевского шоссе в сторону юго-западного района.

Вслед за июлем 1948-го 14 октября Совмин СССР приказом №3880, снимает с должности начальника управления инженера строительства Андрея Никитича Прокофьева. Новым начальником УСДС назначен генерал-майор технической службы Александр Комаровский, работавший в должности начальника Главпромстроя МВД СССР, тот самый, о котором говорил когда-то «вождь».

Комаровский в этой связи вспоминал: «В середине 1948 года я был вызван к Николаю Алексеевичу Вознесенскому, бывшему тогда Председателем Госплана СССР. Мне поручалось …организовать сооружение Московского государственного университета на Ленинских горах… а база не располагала ни достаточными кадрами проектировщиков, строителей, монтажников, ни средствами механизации и транспорта, ни производственными предприятиями, которые могли бы обеспечить строительство МГУ и связанных с ним сооружений и систем…».

Какие же события явились причиной «аутодафе» начальников строительства Дворца Советов?

Версию отставки Иофана приводит в публикации Исаак Эйгель: «Для того, чтобы здание со стороны города не скрывалось за возвышенностью Ленинских гор и связывалось с водной гладью, он ставил его на четверть километра ближе к бровке реки по сравнению с тем местом, где теперь расположен МГУ. Эти неполные три сотни метров оказались роковыми для судьбы проекта Иофана. Он настаивал на своем, но не получил поддержки. За несколько дней до окончания всесторонне разработанного эскизного проекта Иофану пришлось передать его в руки другой группы архитекторов, которые и довели работу до полного завершения».

Почему же Иофан отказывался перенести проект на 300 метров дальше от откоса? Вероятно, потому, что это противоречило маркированным условиям, сообразно которым он готовил эскизный проект. Чем же была вызвана необходимость переноса? Одна из версий имеет исторический подтекст. Помните, мы обсуждали, что в 1817 году на Воробьевых горах был заложен грандиозный храм, долженствующий служить памятником избавления Москвы от наполеоновских войск, храм Христа Спасителя. Как мы знаем, сооружение это не было осуществлено – на том месте высится стела Герцену и Огареву. Эксперты посчитали, что, если поставить собор на склоне кручи, грунт может провалиться. Вероятно, и теперь, в разгар проектных работ об этом проколе вспомнили и потребовали проведения геологической экспертизы, результаты которой подтвердили верность опасений.

С изменением назначения постройки появилась еще одна проблема – необходимость освоения больших территорий. Пока Иофан проектировал гостиницу и жилой дом, такой необходимости не было. Дело в том, что на расстоянии полукилометра от откоса проходила в ту пору граница области и Москвы. По ней шла трасса Рублевского водопровода. Переносить резервуары Моссовет на тот момент категорически отказался (они используются и по сей день), потому и предлагал для застройки Внуково и прилежащий район. Если площадь, отведенная под кампус, имела в длину 600, а в ширину 450 м, то разместить на ней студенческий мир было просто невозможно.

Постановление от 3 июля 1948 года закрепило перенос проекта к юго-западу на 700 метров. И, если прежде резервуары находились сзади будущей высотки, то теперь они оказывались перед ней. Наличие водовода дало обещание, что место перед главным фасадом не будет в дальнейшем захламлено. Сам ректор понимал, что с переносом корпуса он получает в приданое лакомые территории к югу, дававшие возможность дальнейшего расширения учебного городка.

Высотку на Ленинских рассматривали как важнейшую градообразующую доминанту. Многие, и в том числе академик сомневались, будет ли силуэт просматриваться из-за бровки гор. Внимательное изучение макетов убедило, что здание, расположенное у реки, проигрывает: не удастся выстроить перед его фасадом зеленый партер, не будет перспективы, нужной для визуальной перспективы дворца — очертания дома-исполина лучше будут «читаться» издалека. Не однажды группа «монументалистов» побывала на холмах, с разных точек рассматривая район, придя к убеждению: здание следует расположить поодаль от изгиба. Волновало теперь одно: как будет выглядеть корпус с Воробьевского шоссе, Калужской улицы и более удаленных мест. Достаточно ли предусмотрена проектом высота центрального сегмента и боковых объемов? — Не пропадут ли за деревьями, не сольются ли с крышами домов.

Перспектива.

Тогда и было принято решение запустить в небо несколько серебристых дирижаблей, сохранившихся с дней стояния за Москву. Самый крупный подняли на высоту 240 метров (запроектированный «рост» объекта), другие заняли этажность крыльев. Градостроители, дежурившие в различных уголках столицы, наблюдали за тональностью на горизонте и убеждались, что силуэт планируемого чертога будет виден издалека.  

С учетом новой дислокации объекта Руднев заново готовил эскизный проект. Новый выбор располагал к центрально-симметричной, а не фасадной композиции строения, которой, в свою очередь, отдавал предпочтение Иофан. Конечно, Руднев принял во внимание, что здание будет играть градообразующую приму, если его будет видно и окружающее пространство не будет занято.

За трудом по воплощению МГУ Руднев засел с квартетом творческих «сценаристов» — Сергеем Чернышевым, Павлом Абросимовым, Александром Хряковым и Всеволодом Насоновым.

Квартет на вахте. (У корпуса на Моховой).

Сам же архитектор к середине 1948-го являлся составителем некоторых вытянутых композиций, в том числе конкурсного корпуса адмиралтейства в Москве (1947 г.) и башенной реконструкции воронежского центра (1946 г.).

Воронежская предтеча. Была построена чуть позже (1951-1957 гг.), но спроектирована раньше.

Опыт и здравый смысл подсказывали зодчим, что ансамбль университета не должен быть высотным в силу его сложной функциональности. В 1951-м Руднев писал: «Первые эскизные наброски будущего сооружения повергли нас в уныние, настолько они были далеки не только от совершенства, но и от простой естественности. Если бы высотность композиции не была определена правительственным заданием как непременное условие проектирования, то многочисленные трудности, возникавшие в ходе работы, могли бы завести проектировщиков в тупик или заставить искать какое-то иное, не высотное решение… Вот почему сегодня, вспоминая ход проектирования здания университета, я делаю вывод о колоссальном значении идейного начала. Точное указание задачи не оставило места ни для колебаний, ни для компромиссов. … Ясные условия задания исключили расплывчатость и туманность исканий».

Архитектор Лев Руднев.

Авторы проекта Дворца науки придали пространственной архитектонике черты славянской буквы «Ж». Решение смотрелось необычно, однако оказалось весьма удачным. Как правило, сооружения, состоящие из корпусов, имеют планировку, при которой здания, соединяясь, образуют замкнутый темный двор. Даже при высоте в пять-шесть этажей окна, выходящие туда, имеют слабую солярность. Как же обойтись? Вытянуть дома в шеренгу? Расположить в горизонталь? Но это бы испортило перспективу и заняло объем. А так полученный ансамбль нигде не замкнут, и каждая стена представляет собой фасад.

Своеобразие архитектурному контуру придает агнация с силуэтом кремля: создав новаторское строение, авторы запечатлели в камне национальную черту, снискавшую славу в веках.

Историю появления генеральной высотки не обошел в мемуарах и «партийный губернатор» Георгий Попов: «Я предложил выехать на Ленинские горы группе архитекторов и инженеров, … чтобы окончательно установить место расположения ансамбля зданий МГУ… На пустыре собралось более 100 человек. На месте центральной башни я нашел конскую подкову — по старой русской примете это означало, что счастье нам сопутствует. Данное место и стало осью всего комплекса зданий МГУ».

Упущенное вначале время необходимо было наверстать и проект реализовывался в сокращенные сроки. Уже в декабре 1948-го на месте будущего храма наук начались земляные заботы, не прекращавшиеся даже в мороз. 20 января 1949-го принято постановление Совмина № 246 «Об утверждении эскизных и технических проектов многоэтажных зданий в г. Москве», в котором предписывалось представить технический проект здания до августа 1949-го. 8 апреля 1949 года его «отцам» даются Сталинские премии. Тогда же на площадке заканчивается выемка грунта и очистка котлована под высотную часть.

Полным ходом велось проведение железнодорожных путей от станции Очаково. 12 апреля 1949-го первые кубометры бетона легли в основание, главные работы по «внедрению» фундамента проводились в мае. В сентябре сооружение «станового хребта» центральной части и крыльев было завершено.

Посмотрите на фотографию строящейся высотки. Мы видим металлические каркасы, монтаж которых осуществлялся с помощью самоподъемных кранов УБК, разработанных советскими инженерами и объединявших в себе «силы» механизации монтажа.

Мало кто теперь помнит о том, что московские высотные шедевры, практически впервые в стране, собирались каркасным «приемом». Внедрение такой технологии при их возведении стало гигантским шагом на пути строительной индустриализации. В эксперименте была и доля оправданного риска, однако опыт славно удался…

Каркасная стройка.

В ясном небе очень рано
Над Москвой взлетают краны,
Поднимаются каркасы,
Как стальные кружева.
           (Михаил Матусовский)

«Песня молодых строителей». Музыка Исаака Дунаевского, тест Михаила Матусовского, поет Петр Киричек.

О том, как монтировались такие конструкции на верхолазной стройке МГУ, вспоминает бригадир монтажников Павел Жаворонков: «Ночь. Мороз жжет лицо. То и дело, приходится смахивать иней с ресниц, чтобы не терять остроту зрения. Под нами – пропасть. Вокруг – темнота. Только вдали мелькают огни Москвы. На нашу маленькую площадку, прикрепленную к металлической колонне на высоте 160 метров, падает луч прожектора. Около меня напарник Иван Клещев. Привязавшись верхолазными поясами, мы смотрим вниз, откуда башенный кран поднимает на тросе тяжелую металлическую колонну. Колонна висит у самого края каркаса здания. Мы ухватываемся за нее, направляем в стык и скрепляем болтами. Каждое наше движение строго рассчитано. Работаем молча, спокойно, без суеты».

Дерзкий ветер обжигал нам лица
И хлестала вьюга оп щекам.
Даже меховые рукавицы
Примерзали к звонким кирпичам.
              (Виктор Георгиевский, механик строительства)

Легендарный монтажник Иван.

К концу 1949 года каркас высотного корпуса достиг 10-ти этажей…

В 1949–1951-х публиковались эскизные проекты. Вместо скульптурной «позы», которую изображал в набросках Иофан, у Руднева на крыше главного «столпа» помещался «монумент». В одной из версий это был «святой лик» Отца народов, однако, согласно побасенке, из глубокой «скромности» вождь в такой редакции отказал. Вместо него большой успех имели наброски со скульптурой Ильича или же статуей полимата, соучредителя университета Михайло Ломоносова.

Руднев, Чернышов, Амбросимов, Хряков. Эскиз МГУ, 1949 г.

Еще в феврале 1949-го Руднев выступил с интервью, где, в частности, сказал: «Центральная двадцатишестиэтажная башня, увенчанная на двухсотметровой высоте скульптурой… Ленина, символизирует стремление нашей науки к высотам знаний». Тут же впервые университетская пресса публикует фото санкционированной модели новых студенческих «хором».

Утвержденный макет.

Заявленная башенная «персона» могла бы иметь рост в 35–40 м. Появление статуи придало бы строению вид гигантского постамента для миниатюрной фигурки (больший размер не позволил бы вес). После появления на Смоленке МИДа СССР стало ясно, что сделать здание пропорциональным можно только выполнив его завершение в виде острия. Так, получив вместо Ильича иглу со звездой, доминанта значительно приобрела.

Мемориал отцу МГУ высотой 4,5 м установили на гранитный пьедестал в сквере четырех фонтанов в 1953 году, через 13 лет после того, как университет обрел это величавое имя. Памятник был возведен в центре парка между зданиями химического и физического отделений.

Подлинным триумфом творческой кварты стал ансамбль из четырех «пагод», окружающих центральный объем. При кажущихся малых диапазонах башни имеют восьмиэтажную высоту.

В хорошую погоду за многие десятки км на юго-западе Москвы виднеется позолоченный 60-метровый шпиль, увенчанный звездой в серпе колосного венка. Такая высота являлась на тот момент предельной. Колокольню Петропавловского храма завершает крест на высоте иглы в 33 метра, Адмиралтейский корабль на 29-ть…

Монтаж шпиля производился краном УБК-15. Некоторые конструкции весом до 15 тонн не могли быть подняты на полном вылете стрелы, это привело бы к прогибу опоры, поэтому их устанавливали через шахту, временно находившуюся внутри. Под шахту подводились рельсы. Там же делалась каркасная сборка. Шпиль в 120 тонн составлялся из 12 секций высотой по 4,5 м одна над другой. Секции соединялись при помощи сварки четверкой знаменитых электросварщиков-передовиков.

Для того чтобы поднять его, в башенной части были приготовлены лебедки и сложная система полиспастов, с помощью которых всю конструкцию медленно вели верх по мере облицовывания золотистым алюминированым стеклом. Затем на двухсотметровой вышине «зажгли» гигантскую звезду. Пустить «последнюю искру» случилось сварщику Мартынову: «…Поднимаясь по лестнице к звезде, я немного волновался. Это чувство испытываешь всегда, если знаешь, что за тобою следит множество глаз. Но когда я уселся на одно из звеньев венка, успокоился. Москва была скрыта от меня туманом, только вершины высотных строек на Смоленской площади и на Котельнической выглядывали из туманной завесы. Вот и сбылась моя мечта! Я стал настоящим строителем. Когда-то я дал себе слово построить взамен разрушенной фашистами школы такую же. И вот сейчас мне придется сваривать звезду, венчающую Дворец науки…»

Помнишь, как работали на башнях,
Помнишь, как давали огонька,
С высотою в схватке рукопашной
Задевая краном облака.
              (Виктор Георгиевский, механик строительства)

Венчание звезды (Е. Мартынов).

«Звездочка». Музыка Аркадия Островского, текст Якова Белинского, поет Иван Шмелев.

Бесценна и роль зеленых насаждений в формировании ансамбля студенческого городка. Гармоничное сочетание нарастающей к центру архитектурно-растительной композиции с широкими живыми гранями было частью генерального плана застройки, предопределившего особый строй зодчества университетского комплекса и всего юго-западного района на принципах свободного расположения зданий среди растительного живописного полотна.

Проект садово-паркового ансамбля на Ленинских горах был подготовлен и реализован группой мастеров Милицей Прохоровой, Верой Колпаковой и Михаилом Коржевым. Посадки зеленых «новоселов» начались в 1951 году. В тот год на университетский газон «десантировалось» 13 тыс. деревьев и 170 тыс. кустарников, прибывших из Тульской, Рязанской, Брянской и Ивановской областей.

Общее количество посадочного материала свыше 50 тыс. крупномерных деревьев в возрасте 18-20 лет и 400 тыс. кустов.

Общая площадь университетских парков, скверов, бульваров без учета территории ботсада составляет 60 га. Более 40 пород растений трудилось на озеленении городка. Вот они – «садоводы-герои» — липы, клены, лиственницы, дубы, березы, вязы, ели, каштаны, сирень, боярышник, кизильник, шиповник, желтая акация, смородина, крыжовник, яблони, груши, вишни, барбарис…

В процессе исполнения работ проект «зеленых легких» Ленинских гор был перестроен так, что по границам университетского городка вдоль транспортных проездов для охраны помещений от шума и пыли была высажена «защитная стена», были «оцветочены» все внутренние, свободные от застройки, дворы, чтобы цветение здесь продолжалось с самой «первой» весны до максимально «последнего» осеннего дня.

Участок площадью свыше 30 га был отведен для университетского агроботанического сада.

В августе 1953 года Совмин установил, что задание правительства по строительству и вводу в эксплуатацию сооружений на Ленинских горах выполнено. В течение четырех лет было сделано:
— Главное здание Московского университета общим объемом 1370 тыс. куб. метров, в котором разместились геологический, географический и механико-математический факультеты. Высота здания 183, 2 м, со шпилем около 240. Включает в себя 33 этажа и несколькоуровневые подвальные помещения.
— Общеуниверситетские кафедры, научная библиотека, актовый зал на 1500 мест и другие учебные и научные учреждения;
— Здание физического факультета объемом 274,6 тыс. куб. метров;
— Здание химического факультета объемом 267,7 тыс. куб. метров;
— Жилые помещения для студентов и аспирантов – всего 5754 комнаты и 184 квартиры для профессоров и преподавателей;
— Ботанический сад с соответствующими сооружениями общей площадью 42 га;
— Культурно-бытовой и спортивный комплексы.

 Архитектурный ансамбль головного корпуса МГУ расположился на площадях в 167 с половиной га, из которых помещения занимают только лишь 9 с запятой. Всего на просторах городка появилось 27 основных и 10 обслуживающих «новостроек». В генеральном здании разместилось 148 аудиторий, более 1000 лабораторий, а также библиотека, рассчитанная на 1200000 томов.

Совмин СССР постановил открыть новые университетские корпуса и с 1 сентября 1953-го обеспечить учебную-научную деятельность факультетов, обустроенных в них.

 «Если бы меня спросили, — откровенничал Руднев в дни своего седьмого юбилея, — как нужно приступать к созданию того или иного образа, я бы ответил: «Забудь, что ты архитектор… забудь свою привязанность к тем или иным архитектурным формам, не будь рабом любимого мотива, продумай поставленную задачу, как человек посторонний, не специалист. Вникни и изучи род жизни, которая будет протекать в здании до самых подробностей, будь то жилое, общественное или промышленное здание. И только тогда ты сможешь найти идею сооружения, его характер, а отсюда и образ».

Нет сомнения, что, произнося эти слова, зодчий имел в виду в том числе проект высотной постройки на Ленинских горах. Несмотря на то что она, в отличие от остальных многоэтажек, находится на некотором отдалении, именно она, благодаря своим размерам и расположению в одной из высочайших точек Москвы, является ее архитектурной доминантой. На момент строительства ГЗ стало самым высоким зданием Москвы, СССР и всей Европы. И пусть сегодня все рекорды побиты, университет, как и прежде, остается ярчайшим явлением архитектуры, широко известным по всей России и за рубежом.

— Я очень извиняюсь, что прерываю, можно мне чуть-чуть дополнить? Вы сказали, что будете рады этому, вот я не могу умолчать, — простодушно-восторженно вступил в беседу Борис, — за рубежом хорошо знают наш университет в том числе из-за Дворца науки, который стоит в Варшаве, вы об этом рассказывали, что его проектировал сам Руднев, потому здания так похожи. Все это так. А я вот родом из Челябинска, и у нас там есть свой университет. Но прежде он назывался политехом, я его и закончил. Так вот, проект главного корпуса был разработан в Государственном институте по проектированию ВУЗов в 1951 году, архитекторами были москвичи Луконин и Соковнин, после к ним уже наш Истомин присоединился. Так вот, прототипом архитектурной части главного корпуса как раз и было главное здание Московского государственного университета имени Михаила Васильевича Ломоносова. А наше здание тоже должно было стать одной из сталинских высоток. Потом была борьба с архитектурными излишками, секретарь обкома потребовал убрать из проектов недостроенные этажи и избавиться от надстроек и шпилей, но с божьей помощью корпус был построен, правда, с опозданием и с изменениями от первоначального плана. Но все равно они очень похожи, как старший и младший братья и мы – челябинцы-ЧПИшники всегда этим гордились! – торжественно закончил и выдохнул экскурсант.
— Вот это отличная информация, молодцы и спасибо, что трудитесь слушать! – Иван развернул на планшете фотографию «младшего брата», – а теперь давайте прочитаем оду для них.

Сегодняшний выпуск ЮУрГУ.

О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
             (Михаил Ломоносов)

Центральный дворец МГУ «с первого камня» замысливался как «золотая проба» архитектурного величия страны. К оформлению храма, стилистике деталей внешнего и внутреннего «наряда» были привлечены известные мастера времени: Александр Дейнека, Сергей Коненков, Николай Томский, Евгений Вучетич, Вера Мухина. На строительстве трудилось свыше десяти тысяч людей, среди них тысяча инженеров. Главный корпус стал композиционным центром первого в державе университетского кампуса, состоящего из нескольких десятков научно-учебных, административных и обслуживающих помещений. На большей части пространства разбит садово-парковый ансамбль, содержавший множество видов деревьев и цветов, доставленных из разных направлений СССР. Масштабы возведения университета стали беспрецедентными в 1950-х, но при этом остаются таковыми и по сей день.

Величавой стройки смолкли звуки,
Тишина на Ленинских горах…
Я вхожу в родной Дворец науки
С пропуском студенческим в руках.
                           ***
И, шагая светлым коридором,
Слышу голос «сбывшейся мечты»,
Слышу гул в твоих аудиториях
Нами покоренной высоты.
           (Виктор Георгиевский, механик строительства)

 Красивая аллюзия на песню «Ленинские горы» звучит в стихах механика строительства и выходца из МГУ В. Георгиевского, посвятившего четверостишия студентам, возводившим alma mater. «Скоро стройка завершится, мы пойдем тогда учиться» – вторит ему песней Петр Киричек. Это было правдой. Исторический факт состоит и в том, что по окончании строительства, молодые труженики нередко поступали в созданный своими силами научный дом. О том же пела и чудесная солистка радиокомитета Нина Поставничева в шлягере Евгения Долматовского «Молодые годы». Эту песню автор написал в добавление к первой («Ленинские горы»), чтобы по-другому приоткрыть для слушателей фабулу воспоминаний о «наших молодых годах».

 Для мечты далекой путь открыт широкий,
Завтрашнее утро настает.
(На этаж двадцатый или на тридцатый
С книжками-тетрадками девушка идет.
                           (Евгений Долматовский)

 «Молодые годы». Музыка Бориса Терентьева. Текст Евгения Долматовского, исполняет эстрадный оркестр Всесоюзного Радио под управлением Юрия Силантьева, солистка Нина Поставничева.

«Празднично выглядела 1 сентября огромная площадь перед Московским государственным университетом имени М.В. Ломоносова на Ленинских горах. Утром здесь собрались тысячи трудящихся столицы на митинг, посвященный открытию новых зданий университета. Среди собравшихся те, кто воздвигал этот величественный Дворец науки, юноши и девушки, которые в этот день впервые заполнят аудитории, библиотеки, лаборатории. Сюда же пришли зарубежные делегации, гостящие сейчас в Москве, были приглашены главы посольств и миссий.

Яркие лучи солнца озаряют белокаменные стены грандиозных сооружений, золотистый шпиль, поднявшийся на высоту 239 метров, зеленые аллеи, цветники, газоны…
…Широкая гранитная лестница главного входа университета. Над колоннами портика высечена надпись – «Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова», а над ней более чем на 20 метров протянулся барельеф. Здесь начертаны две даты «1949 – 1953». Это – годы начала и окончания строительства… Стрелки гигантских часов на высотной башне МГУ приближаются к цифре 10. Секретарь Московского областного комитета КПСС тов. Н.А. Михайлов открывает митинг. Торжественно звучит Государственный гимн…», — из сообщения ТАСС от 1 сентября 1953 года.

И сейчас мы все пройдем и полюбуемся на всю эту замечательную красоту.

Корабль, в веках плывущий, —
Наш Университет,
Всегда вперед зовущий,
Науки льющий свет!
Народов единенье,
Стремительность идей,
Он — юности кипенье,
В нем будущность людей!
Вперед, навстречу свету!
Отвагой блещет взор!
Вручил нам эстафету
Архангельский помор…
           (Александр Несмеянов)

Александр Несмеянов. У главных врат. Холст, масло. Музей Московского государственного университета.

 Гимн МГУ. Музыка Владимира Мартынова, текст Михаила Ломоносова, Василия Федорова, в редакции Виктора Садовничего, исполняет академический хор Московского государственного университета, хормейстер Мирза Аскеров.