Ваня, подтянув пригласительно-собирательным жестом компанию к себе, шагнул в свое эпическо-экскурсионное повествование…

Итак, вы вполне догадались, что мы находимся сейчас на самом высоком, потрясающе красивом и исторически значимом месте столицы, и на сегодняшний день оно носит свое «антикварное» название Воробьевы горы. 

Воробьевы горы, облака хмельные,
Взгляд парит, как птица над родной Москвой,
Здесь гуляют ветры, и шары цветные 
Ввысь летят, целуясь с нежною листвой.
                           (Марина Борина-Малхасян)

Знаменитые сопки возвысились от устья речки Сетуни, которое можно отыскать возле Бережковского моста через Москву, его мы наблюдаем слева от нас; и вплоть до Нескучного сада, куда цепочка из холмов плавно втекает в правый фланг. Высота их над рекой Москвой примерно 130 м, и если все же учесть, что высота самой реки над морем 126, то мы сейчас стоим на точке около 210 метров, что не совсем все-таки 80. Теплостанская возвышенность, северную часть которой и представляют Воробьевы горы, – высочайшая отметка столицы – 253 метра над уровнем мировых вод. 

Поэтичность Воробьевых гор приметил даже неспособный к романтичным вздохам первый Всероссийский Император, наставляя живописцев и граверов воплощать отсюда для потомков и исторических писаний тогда еще столичную Москву. Так, 5 июня 1702-го еще не император Петр I привел на упомянутые сопки голландского художника и пилигрима Корнелия де Бруина и показал ему, откуда с наибольшей широтой удобно возвеличить весь «провозглашенный» Третий Рим. И место это – дворец Алексашки Меньшикова на Воробьевых горах. 

Точно сказка русская
Готова
Предо мной явиться
Наяву…

Снова эти горы
Воробьевы
Мне покажут вечную
Москву!..
    (Вадим Константинов)

 С этим текстом Иван вытащил из коричневой папочки с классическими шнурочными вязками, которую все это время держал подмышкой, широкий бумажный лист и, встряхнув его картинным движением кисти, развернул плакат (такие ловкие манипуляции он будет проделывать весь некороткий маршрут). На нем раскрылась фотография гравюры де Бруина с огромной панорамой, растянувшейся слева направо от Новодевичьей святой обители через всю Первопрестольную до бытующем на правом фланге древнейшем иноческом пристанище России – Московском Даниловом монастыре.

Корнелий де Бруин. «Вид Москвы с Воробьевых гор», 1702 г. Гравюра.

Как мы сейчас увидим, этот эдем на протяжении времен притягивает неусыпное внимание всех лучших рисовальщиков страны. Как то, Ивана Айвазовского или же Владимира Аммона.

Вслед за гравюрой из чудо-папки извлеклись и предстали перед группой две «модели» картин двух академиков пейзажной живописи ИАХ Ивана Константиновича Айвазовского и Владимира Федоровича Аммона. Словно памятники строительству, они открыли пышные пустые пространства впереди и московскую застройку позади, показывая слушателю виды прежней неизвестной Москвы, хотя на полотне Аммона Новодевичий град небесный на земле загадкой автора или веленьем Бога отчего-то находился справа.

Иван Айвазовский. «Вид на Москву с Воробьевых гор», 1849 г. Холст, масло. Государственный Русский музей.

Владимир Аммон. «Вид Москвы с Воробьевых гор», 1856 г. Холст, масло. Частная коллекция.

А вот французская портретистка мадам Виже Лебрен приехала в Москву по приглашению его Величества Павла, чтобы своею кистью написать прекрасный вид. Долго и пронзительно внимала она раскрывшимся у ног художницы божественным пейзажам. А после, бросив в сторону «невинную» палитру, решительно и восхищенно произнесла: «Не смею…».

Есть такое поверье, будто в места эти на рассвете приходил свободный люд для произнесения сакральных просьб и клятв на магической «пальмире» с надеждой на обновленную, счастливую жизнь, ведь именно здесь Москва изгибает свой ход в виде подковы – иконы благодати. 

Все благодарные слушатели этой внезапной экскурсии обернулись на ясные речные широты своими глазами посмотреть на блеск водяной «удачи», как вдруг из мобильного устройства команду обволокли широкие музыкальные звуки.

«Рассвет на Москве-реке». Музыка Модеста Мусорского, исполняет ГАСО России, дирижер Евгений Светланов. 

Воробьевы горы – поколений память,
Эти склоны помнят вкус былых побед,
Где рождала радость дней нелегких камедь,
В ней враги завязли, получив ответ.
                       (Марина Борина-Малхасян)

 Древние городища обосновались в благословенных краях, когда часы отсчитывали свой железный век, то есть еще в первом тысячелетии до наших дней. Экономика носителей дьяковской культуры, представлявших собой финно-угорскую общность, слагалась из возделывания пашенных культур, металлоплавильного и ювелирного мастерства. Основным промысловым зверем в этих местах считался бобр, лось, медведь.

В VI—VII веках нашего времени в связи с серийной эмиграцией с «гниющего» запада славянских поколений кривичей и вятичей на финно-угорские «имения», происходит «купажирование» культур, возникает мерянский ее период – метисный финско-славянский. Так древние поселения дьяковского образца перевоплотились в боярские вотчины, а затем в дворянские усадьбы на уже называемых в эту пору Воробьевыми горах.  

Существует множество мнений о «фамилизации» этих мест. Первое предполагает самый жанровый его вариант, молвящий о том, что холмы эти были покрыты густыми садами, в которых «промышляли» бессчетные «банды» воробьев. Второе постулирует нам то, что великая княгиня Софья купила для себя село у некоего священника по прозвищу Воробей. Но в действительно же имя Воробьевы горы нажили себе в средние века по названию села, о котором впервые вспоминается в духовной грамоте в 1453 году как купленном у отпрысков московского боярина посланца Симеона Гордого в Царьград-Константинополь Юрия Воробьева. На фото перед вами летописный свод, где вы видите две миниатюры с изображением боярина московского Юрия Воробьева в момент отъезда его в Константинополь и возвращения оттуда.

Лицевой летописный свод. Отбытие русских послов, в том числе боярина Юрия Воробьева, в Царьград в 1352 году. Возвращение русских послов, в том числе боярина Юрия Воробьева, из Царьграда в Москву в 1353 году.

После приобретения Воробьево учреждается великокняжеским обиталищем: здесь перестраивается старинная церковь и возводится дворец. Деревянные хоромы представляют собой обширную лиственничную постройку, крытую тесом, с многочисленными башенками и слюдяными оконницами, вставленными в резные косяки. В палатах «щеголяют» изразцовые печи, на стенах, обитых красным сукном, «в рамах золоченых и лазоревых» висят образа, «писанные живописным письмом». Вокруг хором теснятся гоношливые хозяйства: ледники, погреба, житницы, бани и животные дворы. Тут же плещется пруд-садок, в котором плавают осетры да лебеди.

В 1451-м Софья Витовтовна, вдова великого князя Василия I, отказала село внуку, будущему Дмитровскому князю Юрию: «А из Московских сел даю ему свои прикуп, село Поповьское Воробиево…». Юрий же Васильевич завещал его племяннику, великому князю Ивану III, от которого оно перешло к старшему в роде – сыну Василию III, которому наследовал сам государь Иван Грозный.  Иван IV вместе с семьей и знатными боярами укрывался в хоромах во время страшного московского пожара 21(24) июня 1547 года: «Вся Москва представила зрелище огромного пылающего костра под тучами густого дыма. Деревянные здания исчезали, каменные распадались, железо рдело, как в горниле, медь текла… Спасали единственно жизнь; богатство, праведное и неправедное, гибло».
Там-то с царем-батюшкой, лицезревшим бушующее море огня, случился известный истории «добродетельный переворот»: «Господь наказывал меня за грехи то потопом, то мором, и все я не каялся, наконец бог наслал великие пожары, и вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой, умилился я и познал свои согрешения».

Павел Плешанов. «Царь Иоанн Грозный и иерей Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года», 1856 г. Холст, масло. Государственный Русский музей. 

Звенит гармоника. Летят качели.
«Не шей мне, матерь, красный сарафан».
Я не хочу вина. И так я пьян.
Я песню слушаю под тенью ели.

Я вижу город в голубой купели,
Там белый Кремль — замоскворецкий стан,
Дым, колокольни, стены, царь-Иван…
                               (Георгий Адамович) 

Воробьевы горы довольно часто подвергались разрушению и по вине чужестранных врагов. Еще при Василии III оно ощутило «гостевание» крымского хана Магмета-Гирея, который, «забыв свои клятвы правду», подошел к Белокаменной и спалил Николо-Угрешский монастырь.

В 1571-м на Златоглавую напал Девлет-Гирей и любовался на свои бесчинства с Воробьевых гор. Через двадцать годин здесь пытался заправлять басурман Казы-Гирей. Однако после поражения в сражении с московскими войсками Годунова он порешил не «истязать» судьбу, и, как говорит нам летопись, стоя на обрыве Воробьевых гор, «оттуду же узре красоту и величество града…». В знак тех торжеств государь Борис Феодорович воздвиг оборонительный Донской монастырь.

Донской монастырь. Современный вид. 

В Смутное время на Воробьевы горы бежал гетман Ходкевич от отважных побед гражданина Кузьмы Минина над польско-литовскими интервентами в Замоскворечье. 

В XVII веке Воробьево расцвело в одном ряду с прославленными царскими усадьбами Коломенское и Преображенское. На 1646 год в нем имелся государев дворец, 11 дворов для «деловых людей», 10 крестьянских изб и два садовничьих строения. Царь Алексей Михайлович нередко приезжал сюда с семьей на лето, а Патриарх Никон там и вовсе «заложил» себе «вотчину». 

Однако Воробьеву не суждено было сделаться парадной резиденцией царей. В детстве Петр I бывал в Воробьево, известно, что по его приказу была насажена березовая роща, где родилась любимая петровская потеха. Капитан Степан Зоммер – мастер огнестрельных дел – построил для юного царя укрепление с пушками, пальбой из которых Петя отметил свой 11-й безник. А ставши взрослым, хотя и приезжал сюда, но все же предпочитал ему Ново-Преображенское, а Воробьево подарил своей сестре Наталье.

Известно, что в декабре 1707-го Петр прибыл на Воробьевы горы для обзора первой русской фабрики зеркал – здесь добывался исключительный по качеству песок. Его вплоть до XX столетия использовали вместо клякспапира. А во время съемок эпопеи «Александр Невский», воробьевский песок исполнил летом «кинопробу» снежного ковра.

Фотографии со съемок фильма «Александр Невский», 1938 г.

В 1732-м был заложен новый дворец по проекту Ивана Мичурина в стиле Петровского барокко. По словам Корнелия де Бруина, который «с высоты дворца Царского», писал панораму Москвы, «в нижнем жилье его было 124 покоя, и я полагаю, что столько же было и в верхнем. Он обнесен был деревянною стеною; расположен же на высоте горы против Девичьего монастыря, по другую сторону Москвы реки в 3 верстах на запад от столицы».
Ухода за ним не было, вскоре он и вовсе обветшал — ни Елизавета Петровна, ни Екатерина II Воробьево жаловать не желали, побывав там всего по паре раз. 

Заметную веху в страницах истории сказало это место во время Русской кампании 1812-го. Здесь, у самых стен Москвы, между Филями и Воробьевом Михаил Кутузов намеревался дать французам бой. Отыскать позицию для дислокации войск им был послан генерал Леонтий Беннигсен. А накануне знаменитого совета в Филях колеблющийся перед эпохальным выбором фельдмаршал причащался в церкви Троицы Живоначальной, той самой, откуда мы и начали неближний путь по Воробьевым горам.

Воробьевы горы были сценой грандиозных строек: они были выбраны для возведения храма Христа Спасителя в проекте Александра Витберга. В заиндевевший мрачный день 12 октября 1817 года четыреста тысяч прихожан Москвы, члены императорской семьи, высокое и высшее духовенство стянулись сюда на торжество закладки кафедрального собора страны.

Собрались в пустыне утром рано,
И с энтузиазмом – за дела.
Вмиг работа закипела рьяно,
Как по маслу, двинулась, пошла.
Все до мелочей оговорили:
Цвет, размеры, вес и внешний вид,
И с азартом к стройке приступили,
Ни один без дела не сидит.

Витберг, неопытный в экономических делах директор «дутого» проекта, доверился мошенникам и попал под суд, был признан виновным в растрате и сослан отбывать наказание в Вятку. 

Но работа с этого момента
Не продвинулась ни на кирпич –
Хоть толпились все у монумента,
Но звучал разноголосый клич.
                                   (Альбина Панкова)

 Зато именно здесь (в 1827 г.), на «крещенной» земле два страстных юных сердца скрепили легендарную клятву жертвенности – посвятить судьбу борьбе с несправедливостью за счастье и права людей, открыв страницу отечественной демократии. Много лет спустя хозяин одного из них вспоминал этот жест в замечательном мемуарном произведении «Былое и думы»: «В Лужниках мы переехали на лодке Москву-реку… взбежали на место закладки Витбергова храма на Воробьевых горах. Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой… постояли мы, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу. Сцена эта может показаться театральной, а между тем через двадцать шесть лет я тронут до слез, вспоминая ее, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша».

Сегодня в этом уголке стоит отличающий событие знак работы Марка Шмакова. Памятник, символизирующий знаменитую дружбу, завершается двумя светильниками — эмблемами журнала «Полярная звезда» и газеты «Колокол». На гранитной балюстраде бронзовеют лица Александра Герцена и Николая Огарева.

Памятный знак, посвященный скреплению клятвы дружбы и борьбы за дело демократии Александра Герцена и Николая Огарева в 1827 г. Автор Марк Шмаков. 

Рядом с храмом Троицы (архитектор тот же Витберг) врачевал большой филантроп, известный миру под признанием «святой доктор» – Федор Петрович Гааз, который в первой половине XIX века был главным лекарем тюремных больниц. Кредо всей его миссии была крылатая парадигма – «спешите делать добро». Гааз заботился о заключенных острога – в 1832 году его трудами и на им же собранные средства на Воробьевых горах была устроена для пересыльных арестантов лечебница на 120 койко-мест.

К концу XIX века здесь прочно угнездились дачники, преобразившие холмовье в край комфортного досуга: раскинулись усадьбы, набережные, обзорные балконы. Модный балетмейстер Адам Глушковский вспоминал, что на Москве-реке устроились купальни, «были раздвинуты палатки для цыган и торгующих съестными продуктами; пиво было бархатное, розовое, вино крепкое, хлебное, здоровое, без всякой примеси. Сюда приезжала богатая купеческая молодежь покутить, выпить и послушать песен. Утром и вечером с соседних дач приезжало много хорошей публики для купанья и променадов на горах; они пили чай». 
Алексей Ярцев, «сценарист» «первопрестольных» прогулок в издании «Московские ведомости» печатал о том, что прибывших на Воробьевы горы встречали «зазывалы» («очень разнокалиберны: от еле лепечущих детей до еле шамкающих старух»), приглашавшие откушать чай у них в дому. За каждым домом – райский сад, и «ранней весной Воробьево представляет прелестную белоснежную пелену цветущего вишенника».
«Садочек окружен акациями, – поддерживал коллегу известный краевед Александр Родин, – в нем столики на 4 столбиках, врытых в землю, такие же скамейки. К чаю подавались всегда расписные чашки, молоко, яичница, ягоды и жареная колбаса…». 

Левее церкви на краю обрыва, над уходящей книзу кручей Воробьевых гор стоял красивый деревянный терем Петра Крынкина, с террасы постройки наблюдалась вся Москва. Ресторан принимал гостей даже зимой, проводя для публики катания на лыжах, санках и санях, запряженных в оленьи экипажи. «…в ресторане Крынкина харчевался сам Шаляпин. И всякий раз он пел, долго рассматривая с балкона золотые купола». 

«Очи черные». Музыка и текст неизвестного автора, поет Федор Шаляпин. 

С явлением большевиков пришлось не до едален – ресторан сперва попал в беспризорники, потом «отжег» как Главный дом для Красного Стадиона, пока и вовсе не сгорел дотла.

По замыслу Николая Подвойского, начальника конторы, руководившей Всеобучем, на склонах Воробьевых гор, которые активно «переназывались» в Ленинские, предполагалось обустроить целый «человейник» из десятков зданий – стадиона на 80 тысяч «глаз», открытого театра, дворца ученых – где можно будет дать показ «состязаний на первенство в науке, в искусстве, в изобретениях». Вынашивались громоздкие идеи установки десятков статуй и скульптурных групп, изображавших подвиг пролетарской борьбы, начиная с дальних древнеримских времен. К счастью, иллюзорные предположения не увидали свет, и Воробьево сохранилось целым для более великих забот. Но мысль дала намерениям путь…

 Справа от вас, недалеко от Калужской заставы находится дача будоражившего воображение жителей города графа Дмитриева-Мамонова, затворником прожившего здесь несколько десятков лет. Часть территории усадьбы в 1930-х была отдана советским руководством физику Петру Капице под корпуса Института физических проблем, открытого в 1937-м.

В советское время горы стали носить имя Ленинские, хотя официоза об их переименовании никто не читал. Один из газетных наборщиков, бывший участник планирования «стадионных» надежд, то ли, будучи серьезно усталым, то ли из горячей идейности, напечатал на афише форума в честь конгресса Коминтерна 1935 года о том, что ленинский праздник будет проходить на Ленинских горах. А так как вся страна взирала на такой казус, в 1936-м новое название поступило и на карты Москвы. Слово «Воробьевы» сохранялось в обиходе – так, одна из глав романа «Мастер и Маргарита», именуется «На Воробьевых горах». 

Парк на территории гор был разбит в 1930-х по проекту архитекторов Милицы Прохоровой и Виталия Долганова. В 1948 году по наработке Долганова сооружен обзорно-смотровой балкон, на котором мы сейчас с вами стоим.

После исчезновения Страны Советов горы снова обернулись в Воробьевы без формального постановления «свысока». В ответ на опрос населения о возврате исторического наименования, люди большей частью отвечали: «Товарища Ленина знают во всем мире, а кто знает товарища Воробья?» Но желание народа также не принялось во внимание. Так что для многих они все равно остались Ленинскими. Теми самыми, на которых когда-то был построен один из самых заметных и грандиозных проектов сегодняшней Москвы. 

Этот прекрасный московский элизиум был глубоко почитаем русским писательством, упоминавшим его на страницах романов, новелл, поэм. Имя Воробьевых гор мы находим под пером дневников Николая Карамзина, писем Михаила Лермонтова, Федора Достоевского, Льва Толстого, Алексея Горького. Антон Чехов восхвалял это место так: «Кто хочет познать Россию должен отсюда посмотреть на Москву». Александр Блок, сравнивая панорамы Первостольной и «Медины» мира, утверждал: «Париж с Монмартра не то что Москва с Воробьевых гор».

«Летом Господнем» Ивана С. Шмелева Ванечка с Горкиным перед Троицей отправляются за березами на прекрасную высоту: «…А под нами-то, за лужком … кака колокольня-то с узорами, с кудерьками, а?! Девичий монастырь это. Кака Москва-то наша!..».

Воробьевыми-Ленинскими горами восхищаются, их поют. Есть такая замечательная песня. Кто-то из вас уже пытался ее вспоминать. Написана она была композитором Юрием Милютиным и поэтом Евгением Долматовским, а исполнил ее впервые для нас Иван Д. Шмелев в преддверии строительства…  

– Впрочем, послушайте и посмотрите сами, – увлеченный гид откинул крышку планшета, на котором открылась музыкальная ретро картинка.

Музыкальная открытка «Ленинские горы». Музыка Юрия Милютина, текст Евгения Долматовского, поет Иван Шмелев. 

Сейчас пустынны Ленинские горы,
Но флаги стройки вьются на ветру,
Здесь корпуса взойдут до неба скоро,
Сюда придут студенты поутру.

Итак… Московский университет, старейший русский университет, основанный в 1755 году, учреждение его в «запасной» столице стало реальным по «милости хлопот» ученого-энциклопедиста, первого академика страны Михайло Ломоносова. Александр Сергеевич писал о титане мировой науки так: «Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей…». 

Еще в 1724 году при Петербургской академии наук, основанной Петром, были учреждены гимназия и университет для воспитания в стране «исследовательских» людей. Но институты обучения с назначенной им миссией не управлялись. Вот почему Михаил Васильевич неоднократно поднимал вопрос о появлении заведения высшего образования в Москве. Эта доминанта была изложена им в письме к меценату российского просвещения Ивану Шувалову, а позже легла в основу фундамента для рождения проекта МГУ.
После ознакомления с представленным Иваном Иванычем концептом, самодержица Елизавета подписала в День святой Татьяны (именин родительницы Шувалова) по православному церковному календарю (12 (25) января 1755 года) указ об основании Императорского Московского университета.

Указ об основании Императорского университета в 1755 г.

Церемония парадного начала занятий состоялась в день торжеств годовщины венчания Елизаветы Петровны 26 апреля (7 мая) 1755-го. С тех пор эти даты традиционно отмечаются студенческими праздниками, с приуроченными «Ломоносовскими чтениями» и днями слушательского научного творчества.

Сперва научный храм располагался на земле нынешнего Исторического «паноптикума». Однако вскоре по причине тесноты ему пришлось нанять дом князя Репнина на скрещении Большой Никитской и Моховой. Вскоре на Моховую переселился весь университет, которому Матвей Казаков спроектировал шикарный дворец, воскрешенный Доменико Жилярди по причине гибели в наполеоновском огне. А после Великой Отечественной МГУ дожил до времен, когда к нему «посваталась» одна из высотных «барышень», намеченных к постройке в послевоенной столице СССР на Ленинских горах… 

«Я люблю университет». Исполняет академический хор Московского государственного университета, дирижер Мирза Аскеров. 

– На этом первую часть нашей прогулки предлагаю закончить, – обещающе улыбнулся, вставляя мхатовскую паузу Иван. – У кого какие будут загадки или добавки?

– В песне, которую мы тут вспоминали, есть два варианта слов, – радостно со значимостью эрудита «блеснул» познаниями перед притихшей от свалившегося потока новостей командой Борис. – Этот вариант «Ленинских гор» до стройки, а есть еще и после …

– Очень хорошо, что вы об этом упомянули, мы обязательно об этом потолкуем ко времени, – лукаво поддакнул Ваня и, что-то быстро написав на блокнотном листке, протянул его Дмитрию.