Для более глубокого погружения в атмосферу экспозиции этот зал оснащен музыкальным аудиофайлом.
Ария Царевны Лебеди из оперы «Сказка о царе Салтане». Музыка Николая Римского-Корсакова.

За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
            Александр Пушкин

В творческой биографии каждого большого художника есть полотно-символ, полотно-эмблема, визитная карта, по которой его узнают все. Иногда этот хит своей излишней броскостью, популярностью затмевает другие, не менее значимые работы автора. Но тут ничего поделать нельзя — это обратная сторона медали. У Михаила Врубеля таких хитов несколько. Это и «Демон», и «Пан», и «Жемчужина». Но, пожалуй, самая узнаваемая его картина — «Царевна Лебедь».

21 октября 1900 года московская театральная публика находилась в праздничном возбуждении — вечером в частной опере Саввы Мамонтова давали премьеру оперы Николая Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». У дирижерского пульта — именитый Михаил Ипполитов-Иванов, художник-постановщик — известный живописец Михаил Врубель, его жена Надежда Забела-Врубель, обладательница изумительного сопрано, специально по этому случаю приглашенная из Санкт-Петербурга, исполняет партию Царевны Лебеди. Премьера прошла блестяще! Всех покорил свирельно-нежный голос и трогательный образ исполнительницы, воплотить который помог завораживающий костюм, приготовленный по эскизам ее даровитого супруга.

Вскоре после этого в том же 1900 году Михаил Врубель представил публике очередное полотно из своего сказочного цикла. На этот раз образованная Москва отправилась взглянуть на очередной шедевр маэстро, который назывался «Царевна Лебедь». Перед глазами зрителей предстала волшебная птица с ликом девы: «Царевна на картине не приближается к зрителю, она уплывает от него, и сейчас она в последний раз обернулась, чтобы в эту драгоценность мгновения промолвить какое-то предостережение или пророчество, которое перевернет судьбу смотрящего на нее зрителя».

Дивный образ возник в воображении автора и запечатлен на знаменитом полотне еще до того, как он мог получить целостное впечатление об опере Корсакова. Свой экземпляр клавира Забела получила 10 августа 1900 года, а к 19 апреля картина уже была написана и продана Михаилу Морозову. «Интересно, что-то за Лебедь будет у Михаила Александровича, которому кланяюсь…», — писал 8 апреля из Петербурга в Москву Надежде Ивановне композитор, заинтригованный сообщениями о работе Врубеля над образом. Созданный художником вариант женщины-птицы — «чудо чудное, диво дивное» — произвел сильнейшее впечатление на Римского-Корсакова, впоследствии в письме к Забеле от 14 февраля 1901 года он называет ее «апокалипсической».

Эскизы к картине.
Многие исследователи считают, что этот портрет является портретом платья, и в этом есть доля истины. Мастер работал над ним на хуторе Ивановском в Черниговской губернии летом 1900 года, а его жена в это время имела ангажемент в Санкт-Петербурге. Именно поэтому художник начал писать полотно именно с наряда, а уже потом добавил к нему голову и положение ног. Именно так восприняла картину и публика: если модель стоит в костюме с недавней премьеры, то это произведение должно называться «Портрет Надежды Забелы-Врубель в партии Царевны Лебеди».

Но такое мнение просуществовало недолго. Однажды сын промышленника Адриана Прахова (смотри зал 2, часть 1) и друг художника Николай заявил, что прямых связей со сценической трактовкой оперы «Сказка о царе Салтане» в картине нет, да и сама девушка не похожа на Надежду Забелу. В лице сказочной героини Прахов увидел несомненное сходство с его сестрой Еленой.
Московские светские салоны наполнились слухами, которые, впрочем, больше способствовали популярности полотна, модные критики тысячу раз обратили на него свои взоры и стали оценивать эту работу как иррациональный гимн женскому образу эпохи модернизма, в котором допустимо отвергать нравственные устои.  
Если внимательно присмотреться к чертам царевны, то нельзя не заметить много общего с чертами прежней возлюбленной художника Эмилии Праховой (смотри зал 2, часть 1 и зал 13, часть 3) и чертами его первого Демона. В мемуарной литературе существует гипотеза появления образа Демона в сознании художника как антитеза его киевской любви. Очень возможно, что знаменитые строчки Лермонтова «Прекрасна, как ангел небесный, Как демон, коварна и зла» подталкивали перевоплощать облик Эмилии от светлого к темному образу и обратно.

Однако Николай Прахов заявил, что наблюдает близкое сходство со своей сестрой, о матери он не упомянул ни слова. Но хорошо знавшие Елену художники, моделью которым она служила все эти годы, и Нестеров, и Васнецов, и Мурашко, готовы были присягнуть, что она, как в зеркале, отражала свою когда-то молодую мать. Николаю же очень важно было подчеркнуть таким деликатным образом, что в царевне Врубель портретировал его мать, которую он прежде нередко писал в «старинный» киевский период.

Но на самом же деле, при всей разнице между этими двумя прекрасными женщинами, Надеждой и Эмилией, Царевна Лебедь — это некий общий тип с огромными таинственными глазами, выразительными губами. Врубель был гениален тем, что у него был мир его искусства в его вселенной с его личными созданными им самим образами.

После того как Врубель переехал в Москву и в особенности после того как он повстречал Забелу, киевские прототипы он больше не использовал — жена заполнила всю его жизнь. Она была для него не только идеалом женской красоты, но и идеалом духовным, источником большого и главного вдохновения. Композитор и музыкальный общественный деятель Михаил Гнесин писал о Надежде: «Возможно ли было, раз увидев это существо, не обольститься им на всю жизнь: эти широко расставленные сказочные глаза, пленительно-женственная, зазывно-недоуменная улыбка, тонкое гибкое тело и прекрасные длинные руки». Из этих слов создается однозначное впечатление, что Гнесин описывал образ не знакомой ему певицы, а Царевны Лебеди.

Но в итоге этот образ у художника оказался далек и от пушкинской царевны, и от ясной и светлой девы Римского-Корсакова, и от милой его сердцу супруги. Существо с картины — порождение сумерек, самого таинственного времени суток, когда встречаются день и ночь. Море и небо на дальнем плане сливаются, и только узкая полоска заката оживляет эту сгущающуюся тьму. Природа Царевны Лебеди, как и природа сумерек, двойственна, она соединяет в себе свет и тень, человеческое тепло и потусторонний холод. Она представляет сразу две стихии — тяжелую, глубокую водную, и легкую, прозрачную небесную. Что же произойдет после превращения? Погрузится она во мрак вод или взлетит в небеса?
«Лебедь». Музыка Камиля Сен-Санса, исполняет трио «Грация».

Так все же, кто эта женщина, уходящая от нас в сумеречную даль? Может, сладкозвучная сирена, губящая моряков своими чарами? А может, древняя русалка что «на ветвях сидит»? Или Дева Обида из «Слова о полку Игореве»? Тревожные отблески древних мифов видел в ней и Александр Иванов: «Царевна плывет вдоль берегов, где сосны на возвышенности рдеют в сгущающихся сумерках, как груды золотых сокровищ; отблески зари и синие морские тени в полупрозрачных хрусталях ее перьев и крыл… Из-под кики, украшенной дорогими камнями и жемчугом, очи, две прозрачные темныя геммы, глядят взором широко раскрытым, полным вещей тревоги и некого затаенного испуга. Не сама ли то Дева Обида, что, по слову древней поэмы «плещет лебедиными крылами на синем море» перед днями великих бедствий?»

Полотно практически полностью занято фигурой волшебной царевны, и зритель невольно увлекается множеством деталей. Русский кокошник с тонкой вязью и мерцающими каменьями, наряд, сотканный то ли из ткани, то ли из перьев. Врубель пишет это полотно в характерной для себя манере — собирает на нем крылья из крупных лоскутов, из ледяных кристаллов, как мозаику. И в этом розово-белом, почти свадебном платье, оживают отблесками жемчужные, пепельные, сиреневые, серебристые тона, создающие хрустальную фактуру, словно замороженную фактуру. И даже очень внимательный зритель вряд ли увидит границу между перьями и тканью.
Когда художник спрашивал у Римского-Корсакова, каким должен быть наряд у его героини, тот отвечал, что не может диктовать автору, но «это должно быть похоже на птицу и очень красиво». Действительно, вышло очень красиво!
Но что-то тревожное, напряженное есть во всем этом холодном, постепенно сгущающемся колорите картины. Зритель становится свидетелем тайны. Мастер фиксирует сам момент превращения. И это превращение на полотне оказывается бесконечным.

В эстетике символизма белая птица олицетворяет вдохновение, которое может и возвысить душу, и привести ее к познанию темных, таинственных сторон жизни. Запечатленный Михаилом Врубелем на картине сказочный образ Царевны Лебеди нераздельно принадлежит образному миру своего творца. В этом произведении соединены воедино главные пластические и эстетические особенности созидательного метода мастера. Его художественный язык, рожденный в тесном переплетении разных традиций изобразительности, был нов для своего времени. Только Врубелю оказалось под силу запечатлеть дуальность образа девы-птицы в момент ее превращения, когда реальное встречается с фантастическим.

Эскизы к картине.

У М.В. ни один мотив не возникает из ниоткуда и не исчезает бесследно — память о нем обязательно проявится либо сразу, либо через несколько лет. Пластическая идея не исчерпывается в одном произведении, она имеет продолжение. Мышление художника сюитно. Больше всего это похоже на музыкальные лейтмотивы, которые в творчестве перекрещиваются, взаимодействуют, обогащают друг друга. Идея трансформации заключена в этой картине в превращении птицы в царевну. Но затем Врубель разворачивает эту трансформацию в обратную сторону — в картине «Лебедь» 1901 года царевна снова превращается в лебедя. Интересно, что на рентгенограмме полотна видны очертания стоящей женской фигуры в длинном платье.

«Лебедь», 1901 г. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея.

Впервые картина «Царевна Лебедь» Михаила Врубеля из коллекции Михаила Морозова была представлена зрителю в 1901 году на выставке «36 художников». В 1910 году она поступила по завещанию в Третьяковскую галерею.

Репродукция с нее висела над рабочим столом поэта Александра Блока. В 1910 году над могилой Врубеля он произнес: «Незаметно протекла среди нас жизнь гениального художника, для мира остались дивные краски и причудливые чертежи, похищенные у вечности. Как ни длинен мост в будущее, еще несколько десятков лет, и останутся только творения, да легенда, сложившаяся еще при жизни художника».

«Царевна Лебедь», 1900 г. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея.