Для более глубокого погружения в атмосферу экспозиции этот зал оснащен музыкальным аудиофайлом.
Увертюра «Океан-море» из оперы «Садко». Музыка Николая Римского-Корсакова.

— Ты где была, Жемчужина,
когда я ждал тебя?
— Я в раковине пряталась,
и там ждала — любя.
— О чем же ты, Жемчужина,
там думала в тиши?
— О радости, о сладости,
о счастии души.
— И в чем же ты, Жемчужина,
то счастие нашла?
— В дрожании сознания,
что ввысь взойду — светла.
— А знала ль ты, Жемчужина,
что терем твой сломлю?
— Он темен был, я светлая,
я только свет люблю.
— А знала ль ты, Жемчужина,
что после ждет тебя?
— Я отсвет Лун, я отблеск Солнц,
мой путь — светить любя.
                Константин Бальмонт

«Он чувствовал, как грубы и нехудожественны обыкновенные способы передачи деталей, которые не передают их стройности, гибкости, элегантности и фантастичности. И на структуру цветка, на переливы красок перламутра он смотрел еще небывалым у человека взглядом», – Николай Ге.

Картина «Жемчужная раковина» – одна из последних работ Врубеля, написанная им в светлом промежутке между обострениями психического заболевания, беспокоившего его под конец жизни (начиная с 1902 года он лечился от чередующихся эпизодов мании и уныния в психиатрической больнице, и это полотно было создано им в момент непродолжительной ремиссии, смотри залы 10 и 13, часть 3, продолжение). Еще находясь на лечении, он одержимо рассказывал Александру Бенуа «… о дивной раковине, которую хочет срисовать (черным и белым) в большую величину. Ему хочется передать не свет и цвет предметов, а их сияние. Удивительно ясно и убедительно это излагал, но чувствуется все же ужас безумия под этим. Это тот же демон, тот же его сгубивший бес. Как бабочка на свет».

Весь врубелевский цикл «Раковины» стал естественной кульминацией его графических циклов конца 1904 – начала 1905 годов. Импульсом к его созданию послужил подаренный Максимилианом Волошиным маэстро в качестве пепельницы большой перламутровый галиотис, чудом сохранившийся до наших дней. «Невольно думается, что окаменелые дочери Океана, веками покоясь на ложе песчаной парчи, ждали мастера, способного передать их древнюю, утонченную и болезненно-волнующую красоту, — мастера, которому они могли бы выдать свои тайны и свою мятежную хрупкость, потому что были безумны, как и он…», – писал Николай Пунин, посвятивший Врубелю много эпитетов, проникнутых восторженным пафосом, ведь речь шла о чуде — о последних рисовальных экспериментах художника.

Раковина перламутровая (haliotis, или морское ушко), принадлежавшая Михаилу Врубелю. Внешняя сторона. Государственный Русский музей.

В самом цикле лишь три цветных, исполненных пастелью работы. Остальные – черно-белые этюды, в которых художник ставит перед собой задачу передать блеск перламутра при помощи угля и итальянского карандаша («Блеск перламутровой раковины настоящей, а не написанной, не в красках, а в рисунке, и углем я берусь сделать такое волшебное произведение».). В этих этюдах Врубель приближается к границе предметного искусства. Может быть, именно отсутствие внешних впечатлений почти не покидавшего своей квартиры автора позволило ему ощутить целый мир во всем его космическом масштабе внутри «лабиринта», рождение формы от фрагмента к целому, от пустоты чистого листа к «перлу» – шедевру.

Слышимый Врубелем «колокольный звон» на ином гребне прорыва в область художественного формотворчества, когда его субъективная реальность находится на предельной, но максимально цельной, неделимой точке распада: «Ты пещинка / Ты атом / Лишь в этой / Бездне мир / Мироздания», – писал он, сознававший объективный характер наступавшего для него времени. Эта философия атомарности ощутима и в перламутровых безднах серии этюдов «Раковины» – уникальных орнаментальных мирах, вмещающих в свое замкнутое пространство стихию жизни. Размышляя о пространствах, которые нас притягивают своим уединенным экзистенциализмом, французский филолог Гастон Башляр говорил о живущем в каждом внутреннем человеке, который хотел бы всегда обитать в сокровенном уголке своей раковины. Это сравнение души с жемчужиной, сокрытой в тишине перламутровых створок, глубокое метафорическое развитие получило и в поэтике Врубеля: «Все, обладающее формой, прошло через онтогенез раковины».

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, графитовый карандаш, черная пастель. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, графитный карандаш, черная пастель. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, черная пастель, угольный и графитный карандаши. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, угольный карандаш. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, черная пастель, графитный карандаш, мел. Государственный Русский музей.

«Раковина», 1904–1905 гг. Этюд. Бумага, угольный карандаш, акварель, белила. Государственная Третьяковская галерея.

«Раковина», 1904–1905 гг. Этюд. Бумага, графитный карандаш, черная пастель, мел. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, графитовый карандаш, черная пастель. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, графитовый карандаш, черная пастель. Государственный Русский музей.

 «Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, цветные мелки, графитный и итальянский карандаши, уголь, черная пастель, сангина. Государственный Русский музей.

 «Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, итальянский и графитный карандаши, акварель, белила. Государственный Русский музей.

«Раковина», конец 1904 – начало 1905 гг. Из серии этюдов «Раковины». Бумага, уголь, черная пастель. Государственный Русский музей.

Одна из трех цветных раковин из цикла.

«Раковина», 1904–1905 гг. Бумага, цветная пастель, акварель, карандаш. Государственный Русский музей.

Зимой 1904 – 1905 годов, живя в Петербурге, Михаил Врубель работал над автопортретами, костюмами для постановки опер Петра Ильича Чайковского «Иоланта» и Николая Андреевича Римского-Корсакова «Снегурочка». «В это же время, – вспоминала Екатерина Ге, – он стал писать перламутровую раковину или, как он сам говорил: «Это волшебство». Картина называлась «Жемчужиной» и была удивительно красива по волшебным переливам красок».
Работа над этим листом и над эскизом «Тени лагун», вариантом картины «Жемчужина» (1905 г.), привела художника к тому, что психологически насыщенная декоративная красота узора, его индивидуальный орнаментальный ритм, рожденный в «поисках заветного», получил в работе силу не только музыкального воздействия, но и формотворческого начала – автор признавался, что поэтический хаос узора подсказал ему контуры женских фигур: «Ведь я совсем не собирался писать «морских царевен» … Я хотел со всей реальностью передать рисунок, из которого слагается игра перламутровой раковины, и только после того как сделал несколько рисунков углем и карандашом, увидел этих царевен, когда начал писать красками».

«Тени лагун», 1905 г. Бумага (лист склеен из нескольких частей различного качества и цвета бумаги), пастель, гуашь, уголь, графитный карандаш. Государственная Третьяковская галерея.

История «Жемчужины», первой и главной работы этой графической серии, совершенно фантастическая. Мастер выклеивал раковину несколькими слоями тончайшей бумаги, как в природе, где жемчуг создается за счет наслоения перламутра. Эта многослойность полупрозрачных слоев и рождает поразительную переливчатость. Фактически Врубель создал трехмерный объект. А в центре его — маленькая мушка, которая, конечно, сама туда залетела, и он ее покрасил в розовый цвет. Она подобна той соринке, из которой растет реальная жемчужина, она же перл, венец творения. Раковина воспринимается Врубелем как естественная природная метафора рождения перла, шедевра и рождения жизни.

«Жемчужина», 1904 г. Картон, гуашь, пастель, уголь. Государственная Третьяковская галерея

Раковина перламутровая (haliotis, или морское ушко), принадлежавшая Михаилу Врубелю. Внутренняя сторона. Государственный Русский музей.

Поэт и художественный критик Осип Дымов писал: «Жемчужина» Врубеля появилась на выставке «Союза русских художников» позднее всего. Так всегда бывает: украшения навешиваются тогда, когда наряд надет. Позвольте напомнить о том, что такое жемчуг. Странное животное, замкнувшееся в своих раковинах, дарит нас жемчугом. Если песчинка, крупица твердого тела прикоснется к его нежному телу, ворвется в интимность его жизни — то здесь родится жемчуг. Не таков ли процесс рождения искусства… На дне искусства, в зерне его — явления реальной жизни, и драгоценные слои застывшей драгоценной крови художника образуют его нынешнюю вечную усыпальницу».